Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сцены сопровождались плачем, криками и причитаниями зрителей; у некоторых женщин слезы непрестанно текли из глаз, они сидя раскачивались и били себя по коленям. Воображение зрителей, досконально знавших историю убиения имама Гусейна и его близких, дорисовывало своей фантазией все то, чего не могли изобразить участники мистерии.
До самого захода солнца длилось траурное представление.
Первоначальный накал страстей постепенно остыл, высыхали слезы на глазах, у белорубашечников затягивались раны, кровь запеклась на головах и спинах. Они уже не думали о тех, кто, отрубив голову имаму Гусейну, угоняет всех его родных в плен по пустынным низинам Кербелы. Осматривая свои окровавленные одеяния, они прикидывали, нельзя ли из этого полотна сшить себе рубаху для ежедневной носки…
Возвращались домой бакалейщики, у которых вздулись животы от выпитого дарового шербета.
ШУШИНСКАЯ ПАРТИЙНАЯ ШКОЛА
На следующее утро после ашуры я встал и ушел из дома, когда все еще спали. Двери партийной школы были закрыты, и я сел на камень, прямо против входа.
Только рассвело, но еще долгое время внутри здания было тихо. Когда взошло солнце, двери школы открылись, и мимо меня стали сновать люди. Я вошел внутрь и спросил директора. В одной из комнат, на которую мне указали, увидел невысокого молодого человека в очках, судя по произношению — нахичеванца. Он и оказался директором. Вместе с ним в комнате были еще двое — приветливый, улыбающийся человек, которого присутствующие называли Гюльмали Джуварлинский, и Али Гусейнов, которому на вид было лет сорок — сорок пять.
Я почему-то подумал в этот момент, что Джуварлинский человека называют потому, что он из села Джуварлы Джебраильского уезда.
Все ждали, что я скажу. Я объяснил свое положение и попросил принять меня в партийную школу.
Директор и все остальные молча слушали меня.
— Понимаешь ли, — заговорил директор, — тебя в школу можно было бы принять, но есть два препятствия. Во-первых, сейчас уже слишком поздно, занятия идут уже два месяца, и вряд ли ты нагонишь своих товарищей. И второе. Чтобы поступить в нашу школу, нужно направление уездной партийной организации. Честно говоря, место у нас есть. Попытайся получить направление в укоме партии.
Я стал просить директора принять меня без направления; но он был непреклонен. Джуварлинский и Гусейнов неожиданно решили меня поддержать. Они обратились к директору, называя его Муслимом Алиевым, но и на их просьбы он не обратил внимания.
Делать было нечего. Я спросил, где находится уездный комитет партии и к кому там следует обратиться.
Я был уже у двери, когда Муслим Алиев спросил у меня:
— Да, кстати, какая у тебя подготовка? Умеешь ли ты писать и читать?
— Продиктуйте мне — я напишу, дайте книгу — прочту!
Директор протянул мне газету «Карабахская беднота» и ткнул пальцем:
— Читай!
Я пробежал глазами текст и быстро прочел.
Гюльмали Джуварлинский и Али Гусейнов переглянулись и оба разом взглянули на директора. Гюльмали положил руку мне на плечо:
— Вот бумага, пиши заявление на имя директора школы.
Я попросил перьевую ручку и арабским алфавитом написал заявление. Признаюсь честно, очень старался. Гюльмали Джуварлинский заглянул через мое плечо и сказал улыбаясь:
— Муслим, он грамотнее нас с тобой!
Али Гусейнов прочел заявление.
— Молодец, сынок! Если тебя не примут в эту школу, я устрою тебя в другую. Не горюй! А сейчас беги в уком партии и проси у них направление.
И снова не успел я дойти до двери, как Гюльмали остановил меня:
— А кто твои родители?
— У меня все умерли.
— А с кем ты живешь?
— Один.
— Но где же твой дом?
— Я батрачил в доме Вели-бека, но сегодня утром я ушел оттуда навсегда.
Все трое переглянулись. Я старался не смотреть им в глаза, чтобы не видеть их смущения.
Муслим Алиев куда-то вышел, но через минуту прямо в директорский кабинет мне принесли стакан сладкого чаю, чурек и сыр. Я ел, а мужчины говорили о чем-то вполголоса, не глядя на меня.
Разыскивать уездный комитет партии долго не пришлось: он, оказывается, соседствовал с партийной школой.
Заведующий отделом агитации и пропаганды, к которому меня послали, был где-то в городе. Мне пришлось довольно долго ждать. Но это меня не смущало. С того момента, как меня поили чаем в кабинете директора партийной школы, в горле у меня стоял ком, я готов был от счастья разрыдаться. И думал о том, как много на свете хороших людей, но почему они раньше не встретились на моем пути и я столько времени потратил на работу в бекском доме! Почему до сих пор я не мог избавиться от Джевданы-ханум?!
Заведующий отделом пришел, когда солнце перевалило на вторую половину дня. Я сразу же рассказал, кто я и откуда, и, понимая, что это важно подчеркнуть, сказал, что уже много лет батрачу: сначала на кочевников батрачил, а теперь на бека.
Заведующий поинтересовался, почему я хочу учиться и откуда знаю грамоту. А под конец заговорил со мной по-русски. Мои ответы удовлетворили его, и он попросил секретаршу написать направление в партийную школу. Потом позвонил по телефону директору:
— Товарищ Муслим Алиев, к вам придет с направлением Будаг Деде-киши оглы, его надо принять в партийную школу.
От радости я не знал, что говорить. Заведующий протянул мне конверт; я молча вертел его в руках, благодарно глядя на человека, который за несколько минут решил мою судьбу.
Я бегом взбежал по лестнице и остановился у кабинета директора партшколы. Сидевший перед его дверью старик исподлобья посмотрел на меня и сказал, что директор вышел, так что не надо рваться к нему.
— Откуда ты знаешь директора, сынок? — спросил он.
— Утром был у него.
— Зачем?
— Хочу поступить сюда учиться.
— А откуда ты родом?
— Шушинец я, — почему-то вырвалось у меня, а старик вдруг оживился:
— Да? А из чьих ты?
— Вряд ли вы знаете… — неопределенно промямлил я.
— Чтобы я да не знал шушинцев?! — изумился собеседник.
Пришлось
